Счастливая история олимпийского чемпиона Нейтана Чена, рассказанная им самим

Глава из книги One Jump at a Time, посвященная олимпийским играм в Пекине.

有志者事竟成

Было бы желание, а способ найдется

Готовясь к Пекину, мы с психологом Эриком работали над техниками, которые могли бы мне помочь в момент сомнений. Например, было важно сосредоточить внимание на том, чтобы быть благодарным. Я напоминал себе, что это Олимпиада, и я должен быть благодарен за то, что у меня есть возможность выступать. Вместо того, чтобы воспринимать короткую программу как препятствие, я рассматривал ее как шанс – шанс, который я могу контролировать. Эрик помог мне понять, что если я буду бояться ошибки, то я вполне вероятно ошибусь. Нужно было думать не о возможных ошибках, а о том, как их избежать. Я мог прокатать плохо, но мог и прокатать хорошо. Зависело от того, куда направлять мысли. Для меня это был полезный трюк – идея, что тело последует за мыслями. Даже в стрессовой ситуации я заставлял себя улыбаться и думать о хорошем. Тело отзовется на эти мысли, и я буду чувствовать себя более счастливым. Но главное, чего Эрик мне пожелал в Пекине, это получать удовольствие от процесса. Он даже мне в сообщении написал капсом: «ПОВЕСЕЛИСЬ ТАМ».

Работа с психологом перед Олимпиадой стала важным элементом подготовки. Мы с Эриком переписывались каждый раз, когда я начинал ощущать беспокойство. Так как командный турнир начинался в первый день Игр, я прилетел в Пекин заранее. На официальных тренировках мы всегда делим лед с другими фигуристами, но в самые первые дни на лед выходила всего пара человек, и мы могли включать свою музыку столько раз, сколько захотим. Когда все спортсмены приехали, такой возможности, конечно же, больше не было.

Я относился к тем первым тренировкам на пекинском льду так, как если бы тренировался дома. В нашем распоряжении был не только тренировочный каток, но и тот, на котором мы должны были выступать через несколько дней. На основном катке я делал три прогона короткой программы каждый день. Точно так же, как поступал дома. Не всё было идеально, но дополнительные повторы на олимпийской арене были очень полезны. Так я смог привыкнуть ко льду, отработать траектории, а еще мне было просто комфортно находиться на том катке и впитывать ту атмосферу без посторонних глаз. На льду мне было спокойно.

Когда приехали журналисты, я почувствовал больше давления, начал задумываться об ожиданиях людей. Тогда я написал Эрику и попросил помощи. Я чувствовал, что должен выступить хорошо, и это начало сказываться на тренировках. А еще я очень боялся заразиться ковидом, потому что у прибывающих спортсменов были положительные тесты. В Пекине я все время носил маску: на каждой тренировке, когда оставался один в своей комнате и, да, даже во время сна. Я не хотел испытывать судьбу.

Я рассказал Эрику о своих страхах, и он посоветовал мне сосредоточиться на том, что я могу контролировать. Когда у меня появились проблемы с лутцем, Эрик сказал, что из-за ограниченного времени для тренировок лучшее, что я могу сделать, - это продолжать визуализировать хорошие прыжки и полагаться на свой опыт.

Я изо всех сил старался сохранять позитивный настрой, но за несколько дней до начала командного турнира у меня появились проблемы с ботинками. На арене было очень тепло, и лед на катке был очень мягкий, поэтому после каждой тренировки у меня было ощущение, что мои ботинки сделаны из пластилина. Это стало серьезной проблемой, потому что я привык кататься в очень жестких ботинках. На сезон мне нужно где-то 6-7 пар ботинок, потому что их жесткость сильно влияет на прыжки. С 2010 года Jackson Ultima исправно снабжали меня ботинками с учетом моих весьма необычных требований. Далеко не сразу мы поняли, когда мне пора менять ботинки из-за количества тренировок и четверных прыжков. До того, как я регулярно запрыгал квады, я менял ботинки где-то 2 раза за сезон. Во взрослой карьере у меня вошло в привычку разнашивать новые ботинки за пару недель до соревнований. Я бы сказал, что где-то на 30% моя уверенность в прокатах зависела от того, насколько хорошо ботинки держали ноги. На заре своей юниорской и взрослой карьеры, я заматывал ботинки скотчем, но такое решение не было панацеей. Тогда я начал разнашивать новые ботинки за 3-4 недели до соревнований. Но и это решение не было идеальным, ведь кожа, из которой изготовлены ботинки, всегда отличается, и одна пара может оказаться крепче другой. В конечном итоге я стал разнашивать ботинки за 2 недели до соревнований. Раф всегда помогал мне решать проблемы с ботинками и оказался отличным мастером. Не знаю, с чего все началось, но с годами он научился мастерски устанавливать лезвия на ботинки и решать определенные проблемы. Когда с моими коньками было что-то не так, я первым делом шел к Рафу. Он даже в Йель меня отправил с кучей инструментов и полезных советов, чтобы я мог подлатать свои ботинки самостоятельно.

После нескольких тренировок в Пекине мои ботинки, которым было всего 2 недели, стали более мягкими. Я уже раньше катался в мягких ботинках, но опасался, что со временем они будут становиться еще мягче. У меня была с собой запасная пара коньков, но у них были свои проблемы, и я не мог в них кататься. Ботинки из третьей пары, которую я взял с собой в Пекин, тоже становились мягкими. Оставалось всего 2 дня до короткой программы в командном турнире, я начал немного паниковать и отправился за помощью к Рафу.

«Раф, сделай что-нибудь», - попросил я и объяснил, что с боков ботинок держал ногу хорошо, но впереди, где язычок, уже начинал разваливаться. Он осмотрел ботинки и обратился к мастеру нашей федерации Майку Каннингему.

«Майк, какая кожа и какие инструменты у тебя есть?» - спросил Раф.

Идея Рафа заключалась в том, чтобы сделать ботинки более жесткими с помощью небольших кусочков кожи. В области лодыжки мне нужна дополнительная поддержка, потому что именно там я постоянно сгибаю ногу на четверных прыжках. Мы перепробовали разные варианты, пока решали, куда именно нужно прикрепить дополнительные кусочки кожи. Мы боялись, что если укрепим ботинок не в том месте, то он развалится еще быстрее. Раф с Майком решили приклеить по кусочку кожи размером с ладонь по центру каждого язычка, чтобы ботинок лучше держал ногу. До сих пор не верю, что Раф так быстро смог найти решение. Без него мои ботинки превратились бы в хлам еще до начала соревнований.

Но я тот еще паникер, поэтому продолжал изводить Рафа вопросами: «Ты у верен, что всё будет держаться? Уверен, что кожа не отвалится?»

Раф отвечал: «Кожа есть кожа, и никуда не денется. Делай с ботинками, что хочешь, и они выдержат. Не волнуйся, всё будет в порядке».

И действительно, мои ботинки пережили короткую программу в команднике, личный турнир и показательные выступления. Раф знает, что делает.

В ночь перед короткой программой в команднике я лежал без сна в своей комнате. Все, о чем я мог думать, это неудачи, которые меня постигли 4 года назад. Особенно тяжело было вспоминать недели перед поездкой в Пхенчхан, когда я чувствовал себя слабаком, и моя уверенность таяла с каждым днем. Мне казалось, что я совершенно не готов к Олимпиаде, и мне не хватит сил на соревнованиях.

Потом я вспомнил свои ощущения сразу после короткой программы в команднике четыре года назад. Мне было стыдно, я был разочарован, и вообще это был ужасный опыт.

Мне удалось избавиться от этих мыслей с помощью визуализации идеально исполненных элементов. Меня беспокоил каскад четверной лутц – тройной тулуп, который я исполнял во второй половине программы. Вместо того, чтобы думать о падениях или бабочках, я представлял себе, как захожу на прыжок, ставлю левую ногу на наружное ребро, ударяю зубцом другой ноги по льду как раз в нужный момент, прижимаю руки к телу, поворачиваюсь в воздухе один, два, три, четыре раза и хорошо приземляюсь на правую ногу, чтобы прицепить второй прыжок. Я говорил себе: «То, что случилось в 2018 году, уже случилось. Я извлек из этого урок, и на этих Играх все будет совершенно по-другому».

После Олимпиады-2018 я внес еще одно существенное изменение в свою подготовку к соревнованиям, а именно скорректировал разминку. Больше из необходимости, потому что из-за учебы в Йеле у меня было не так много времени на то, чтобы разогреться. Постепенно я сократил время разминки с часа до 30-40 минут.

Перед соревнованиями я ощущаю такой прилив адреналина, что могу подготовиться к выходу на лед минут за 15. В том сезоне я все равно приходил на каток где-то за час, но начинал разминаться только за 30-40 минут до выхода на лед. Вместо продолжительной серии упражнений я обнаружил, что для меня лучший способ разогнать пульс и разогреть мышцы – это набивать мяч. С его помощью я мог поддерживать необходимую частоту пульса, не уставая слишком сильно.

Когда на арене произнесли мое имя, я вышел на лед, чтобы катать короткую программу в командном турнире. Несмотря на то, что физически я был готов, в глубине души я ощутил что-то похожее на те эмоции, которые меня накрыли 4 года назад. Я казался сам себе слабым, нестабильным и ужасно подготовленным. Перед своими лучшими прокатами я обычно чувствовал себя заряженным и энергичным (примерно так, когда вы в спортзале идете на личный рекорд). В плохие дни мне казалось, что тело и разум плохо взаимодействуют между собой, и я пытаюсь сделать что-то, к чему я совершенно не готов физически. Так было со мной в 2018 году, и похожие чувства я начал испытывать в 2022.

Но разница в ощущениях все же была. Четыре года назад я пытался изменить результат и заставить себя чувствовать заряженность, но не сработало. В Пекине я знал, что изменить свои ощущения не смогу, и мне нужно перенаправить разум и сосредоточиться на идеальных прыжках и чистых программах. Несмотря на то, что тело не чувствовало себя готовым, я уже выкатывал свои программы чисто несколько раз подряд и убеждал себя, что на свежих ногах точно смогу. Я также напоминал себе, что могу допускать ошибки, но тело знает, что нужно делать, чтобы оторваться от земли, скрутить 4 оборота в воздухе и приземлиться на нужное ребро. Это и есть чистый прыжок. Эрик всегда говорил: «Не важно, как ты себя чувствуешь. Важно, как ты хочешь себя чувствовать».

Я напоминал себе об этом, когда выезжал в центр катка и готовился к началу программы. Тогда я уже знал, что в этот раз мне следует довериться себе, своим тренировкам и накопленному за прошедшие годы опыту.

Как и в 2018 году, для участников команд, желающих поддержать тех, кто соревновался на льду, были предусмотрены специальные боксы. В Пхенчхане я смотрел на американский бокс и чувствовал напряжение. Я чувствовал, что все глаза направлены на меня, и я просто обязан кататься хорошо, потому что от моих баллов зависит общий результат. Занятия с психологом перед Пекином помогли мне научиться воспринимать это давление с благодарностью, а присутствие товарищей по команде – как дополнительный источник энергии.

Я справился со всеми прыжками. Каждый раз, когда я приземлял прыжок, ребята в боксе кричали от радости, и их поддержка придавала мне уверенности. Когда программа закончилась, я почувствовал облечение. Сразу после этого в СМИ предсказуемо начали писать про искупление за 2018 год, про то, что я наконец сбросил груз с плеч. Но для меня это было не совсем так. Не успев выйти со льда, я начал думать о том, смогу ли превзойти этот прокат через несколько дней в личном турнире. Да, я был рад, но праздновать было рано.

В командном турнире я смог испытать свой прыжковый контент. На ЧСША месяцем раньше я впервые катал более сложный набор с четверным флипом в начале и каскадом с четверным лутцем во второй половине. В Пекине я хотел набрать как можно больше баллов, поэтому решил оставить каскад с лутцем во второй половине. Знаю, что комментаторы NBC Тара и Джонни сделали из этого большие выводы и сказали, что я так поступил ради бонуса в 10%.

Это так, но были и другие причины.

У меня лучше получается четверной лутц в каскаде. Зная, что после приземления мне понадобится энергия на второй прыжок, я лучше контролирую выезд. Лутц вообще такой прыжок, который требует намного больше контроля. На прыжок я захожу по одной дуге, а вращаться приходится в другом направлении. Моя техника лутца сильно зависит от того, насколько глубоко лезвие прорезает лед, и от глубины ребра при отталкивании. Для этого нужно определенная подвижность лодыжки.

После 6-минутной разминки я обычно расшнуровываю ботинки. На нервах я часто зашнуровываю их потом слишком туго, и мне сложно сгибать лодыжку. Если у меня не будет достаточно глубокого ребра на лутце, я не смогу высоко взлететь и скрутить 4 оборота. Когда лутц стоит во второй половине программы, мои лодыжки лучше разогреты, и ботинки становятся более гибкими. Это имеет смысл даже при том, что во второй половине программы я уже чувствую усталость. Если ребро на лутце получается настолько глубоким, насколько нужно, я трачу намного меньше энергии, чем на четверной флип, поэтому мы приняли решение поставить каскад с лутцем во вторую половину программы. Это был просчитанный риск, потому что такая расстановка прыжков удобнее для меня. Кроме того, успешный четверной флип в начале программы задает тон всему прокату, и я стараюсь сохранять драйв до конца.

Перед личным турниром мне предстояло ответить на вопрос, как откатать чисто еще одну короткую программу. Всё оставшееся время я ужасно нервничал. Даже в конце короткой программы в команднике, на дорожке шагов, я думал про себя: «Лучше бы это был твой прокат в личке, потому что вышло неплохо». Если бы я так выступил в личной короткой, то был бы очень рад. Но после командника я мог думать лишь о том, что прокат придется повторить еще раз. Мы с Эриком обсуждали это. Несмотря на удачный прокат в команднике, если я опять развалю короткую в личке, то окажусь в том же положении, что и 4 года назад. Эрик просил не прогонять в голове плохие сценарии и больше думать о своих успешных прокатах.

В короткой программе я катался после основных соперников Юзуру Ханю, Шомы Уно и Юмы Кагиямы. Когда они катались, я внимательно следил за тем, что и как они делают. Есть у меня такой пунктик: мне в реальном времени нужно знать, как откатали другие ребята. Некоторые фигуристы предпочитают не знать ничего, потому что это сильно бьет по нервам, но я начинаю дергаться, если не знаю баллы соперников.

Зная, что не все соперники выступили идеально, я тут же начал просчитывать, имеет ли смысл рисковать с каскадом лутц-тулуп во второй половине, или может быть лучше заменить его каскадом с более надежным тулупом. Но я почти весь сезон каскад с тулупом не прыгал, а вот лутц-тулуп был натренирован хорошо. На этом же настаивала мама в 2018 году – катай тот контент, к которому привык, и ничего не меняй в последний момент.

На те грабли я уже наступал, поэтому решил прыгать четверной лутц – тройной тулуп во второй половине, как и было запланировано. Но, признаюсь, даже в самый последний момент, на вращении, была секунда сомнения – я подумал, раз флип и аксель удались, лучше перестраховаться с каскадом. Отбросив навязчивые мысли прочь, я подумал: «Перестань говорить себе, что ты слабак, что не сможешь. Ты сильный, так иди и сделай это».

Я пошел на лутц-тулуп и справился.

Не знаю, было ли заметно зрителям, но после последнего прыжка я кричал про себя: «Да! Да! Да!» Я был вне себя от счастья. Чистый прокат короткой программы на Олимпиаде стал для меня огромным облегчением. Наконец-то. Но я радовался ничуть не меньше в произвольной программе на ЧСША, а потом эпично растянулся на дорожке. Шаги и вращения тоже приносят баллы, поэтому надо было стараться до конца. Я говорил себе: «Контролируй, что делаешь. Контролируй шаги. Не забывай показывать эмоции и презентовать программу».

Однако в финале я не удержался и радостно взмахнул кулаком.

Да!

Тара и Джонни, которые комментировали Игры сильно удивились (и обрадовались). Они правильно сказали, что я редко демонстрирую эмоции после прокатов. Мне кажется, что, радуясь слишком бурно, я не проявляю достаточно уважения к соперникам. Но в тот момент? Я был так счастлив, что преодолел препятствие. Груз с плеч был наконец-то сброшен окончательно после двух чистых коротких программ на Олимпиаде. Я был очень счастлив и горд собой.

Я уже был готов к следующему испытанию под названием «произвольная программа». У меня было преимущество около 6 баллов, и это успокаивало. Мы с мамой обсуждали, не стоит ли мне немного облегчить контент в произвольной. Не удивительно, что она не согласилась, как и 4 года назад. Тогда мама была категорически против двух разных наборов прыжков в короткой программе. Она сказала мне то же самое, что говорила тогда: «Ты тренировал более сложные прыжки и делал это успешно, так зачем пытаться сделать то, к чему твое тело не привыкло?» Раф был согласен с мамой, потому что, по его словам, он был уверен, что с более сложной программой я справлюсь, это я и показывал весь сезон.

И я успокоился. В 2018 году мозг буквально разрывался от того, что я пытался тренировать два набора прыжков в короткой, и как итог, ни один из наборов не был готов хорошо. В Пекине я знал, что правильным для меня будет делать то, что запланировано. На всех тренировках в Пекине я тренировал более сложный контент и был уверен, что справлюсь.

В произвольной программе я выходил на лед последним, и это мой нелюбимый стартовый номер. Терпеть не могу после 6-минутной разминки сидеть и ждать, пока все откатаются. Размышления о том, как выступили соперники, сводят меня с ума. Отчасти по этой причине я и слежу за чужими оценками. Так мне по крайней мере не нужно переживать от незнания, к чему готовиться. Проще посмотреть на экран и понять заранее.

Можно сказать, что перед своим прокатом я «смотрел» фигурное катание в прямом эфире на телефоне, обновляя твиттер Джеки Вонга. Я тогда находился в полуизолированной зоне, и никаких экранов там не было. По реакции зала я понял, что Шома выступил хорошо. Он получил хорошие баллы и я знал, что мне нужно исполнять свои элементы чисто.

Пока катался Юма, я находился с небольшой зоне, пугающе огороженной занавесками, у выхода на лед. Сверху эта зона не была ничем закрыта, и я мог видеть Юму на большом экране под потолком. Он приземлил свой четверной сальхов, и я понял, что оценки у него будут высокие. У Юмы был степаут на риттбергере, и не получился один каскад, но он исполнил каскад из трех прыжков с четверным тулупом во второй половине. Мне будет непросто.

Я начал настраиваться на свой прокат. Зона за занавесками продолжала пугать, но я напоминал себе, что сам хотел оказаться здесь, что мне будет весело, и что я очень много работал, чтобы попасть на вторую Олимпиаду.

Пока Юма ждал свои оценки, я уже раскатывался на льду. За пару минут до начала проката я обычно разминаю прыжки, начиная с тройных. Я прыгнул аксель, тройные флип, лутц и затем сальхов – прыжок, за который я больше всего переживал в тот день. Есть только один способ описать те тройные сальховы на разминке – это было ужасно, ужасно, ужасно. У меня никак не получался отрыв. Каждый раз, когда я нажимал на внутреннее ребро, нога сваливалась внутрь, и набрать необходимую высоту не получалось. Это были худшие тройные сальховы за все время в Пекине.

Я занервничал, но по заветам Эрика старался повернуть волнение в свою пользу. Я понимал, почему отрыв не получается, и сосредоточился на том, чтобы исправить ошибку. Так я делал уже миллион раз. Мне было нужно сохранять терпение и отклонять корпус назад, чтобы скрутить необходимое число оборотов несмотря на неидеальный отрыв.

В прокате отрыв предсказуемо вышел не очень, но я старался контролировать корпус, чтобы докрутить прыжок и не упасть. Приземление было не самое уверенное, но я удержался на ногах и знал, что все сделал правильно. Это был не самый мой лучший сальхов в жизни, но я им гордился сильнее, чем более чистыми прыжками. Раньше после плохой разминки я прыгал бабочки или падал с сальхова. Но тот прыжок я спас, потому что был готов к слабому отталкиванию и знал, как с этим справиться.

После четверного лутца я был на седьмом небе от счастья. Самый сложный прыжок позади, а я все еще на ногах. В одном из последних каскадов после четверного тулупа не хватило энергии на тройной флип, и я решил обойтись одинарным. Можно было скрутить тройной сальхов, но, когда я так делал на тренировках, сбивался с привычной траектории и валил тройной аксель следом. Лучшим решением в тот момент было отпустить каскад с миром и двигаться дальше. Последним прыжковым элементом шел каскад из тройных лутца и тулупа, и напомнил себе не забыть получить удовольствие от заключительной хореодорожки. При этом удовольствия должно было быть в меру, потому что я не хотел упасть, как до этого на домашнем чемпионате. Чтобы хореодорожка по-настоящему удалась, мне нужно было извлечь из себя все остатки энергии и соответствовать зажигательной музыке. У меня была небольшая запинка на слайдинге, потому что я слишком сильно отклонился назад, но под конец дорожки я был счастлив и улыбался от уха до уха. Про себя я думал: «Ты сделал это. Ты только что выиграл Олимпиаду». Потом я, правда, подумал: «Ма расстроится из-за флипа». Но пока мы с Рафом сидели в кисс-энд-край, мне удалось избавиться от этой мысли. Я рад, что решил исполнять более сложный контент, потому что мне был нужен каждый балл.

Я сделал это. После ужасов первой Олимпиады я учился доверять себе и тренировался четыре года, чтобы получить второй шанс. После всех часов, проведенных на льду, после всех сомнений, после всего, что было, я увидел цифру 1 на табло и понял, что я олимпийский чемпион. Я привезу домой золотую медаль.

Когда объявили оценки, Раф повернулся ко мне и сказал: «Мы сделали это!» Я сначала подумал, что он про золото, но потом выяснилось, что Раф так шутил, что мы не подхватили ковид.

За Рафа я тоже был очень рад. После всего, через что мы вместе прошли, я был ему должен, ведь именно он сделал меня тем фигуристом, который я есть. Весь сезон Раф мне говорил: «Нейтан, я никогда не тренировал фигуриста, который стал бы олимпийским чемпионом, и не знаю, будет ли у меня еще шанс привезти другого спортсмена на Олимпиаду и подготовить его так, чтобы он смог победить. Нейтан, ты моя последняя надежда».

Когда он так говорил, хотелось спросить в ответ: «А что если я не справлюсь?»

И весь сезон я говорил себе, что тренируюсь не для Рафа, не для мамы, не для кого-то еще, а только для себя. Выиграв олимпийское золото, я позволил себе признать, что все это было не только для меня, что я не был один на этом пути.

На церемонии награждения я повесил медаль себе на шею и ощутил ее вес. Медаль была тяжелее, чем я себе представлял. И это была моя медаль. Она висела у меня на шее, я думал о маме, которая смотрела на меня по телевизору в Калифорнии и стольким пожертвовала, чтобы помочь мне осуществить детскую мечту стать чемпионом Олимпийских игр. Я смотрел на своего тренера по физподготовке Брендона, и он был очень эмоционален. За столько лет мы с Брендоном вместе прошли через все взлеты и падения, через все травмы и восстановления, часами пропадали в зале. Я смотрел на Митча Мойера из нашей федерации, который делал всё, чтобы я получал то, что мне нужно. И, конечно, я смотрел на Рафа, который танцевал глупые танцы в толпе, потому что был очень счастлив. Мы сделали это. Вместе.

Да!